Трудно сказать, насколько нашу судьбу предопределяет контекст времени, но неоспоримо то, что влияние его огромно. Итак, каким же был тот период истории, о котором мы будем говорить, рассматривая жизнь и картины этого удивительного Яна Вермеера, – самого тихого, самого камерного гения золотого века фламандской живописи? Первая половина XVII в. на севере Нидерландов – время бурной радости и гордости собой после победы в войне с Испанией. Эти чувства словно летали в воздухе, подпитываясь начинающимся стремительным экономическим ростом. Юридическое признание равенства прав католиков и протестантов поддерживалось многими Городскими советами. Продолжавшаяся на юге война с Испанией гнала на север волны иммигрантов. Протестанты, проявлявшие большой интерес к науке, технологии и искусству, в значительной степени способствовали бурному развитию городов. Стремительно зарождался и креп класс буржуазии. Жизнь менялась на глазах и вместе с ней менялось и искусство. С одной стороны разрыв с католицизмом свел на нет работу на церковь, пресек связи с Испанией, где до этого нидерландская живопись высоко ценилась и хорошо продавалась, сильно осложнил контакты с Италией. С другой стороны основным заказчиком теперь выступало местное купечество, у которого денег было может и не меньше, чем у той же испанской или итальянской аристократии, но домики остались небольшими, т.е. места для масштабных работ не было. Да и пафос религиозной тематики утратил свою актуальность. И всё это привело к тому, что здесь начал процветать реализм во всех своих формах: конкретика, небольшие размеры и детальная проработанность. Спрос на картины рос очень быстро вслед за ростом благосостояния населения. Росло и предложение. На рынке можно было купить картину за двухнедельное жалованье служанки.

В 1620 г. в Дельфте появляется некий молодой человек с супругой. Зовут его Ян Райнер. Он умелец ткать шелка. Этому ремеслу он, сын портного из Антверпена, выучился в Амстердаме. Жену его зовут Дигне. Любопытно, что её отец как добропорядочный гражданин торговал картинами и приторговывал вином. В криминальной же истории Нидерландов он считался самым крупным фальшивомонетчиком за всю историю. Но не будем отвлекаться. Прибыв в город, Ян Райнер арендует гостиницу «Летающий лис», расположенную между старой католической и новой протестантской церквями. Занявшись гостиничным бизнесом, он вступает в гильдию трактирщиков и берет новую фамилию Фосс (лис на голландском), а потом и ещё одну – Вермеер. Именно под этой фамилией его сын и войдёт в историю живописи.

Практически сразу после приезда в Делфт, в том же 1620 г. в семье появляется старшая дочь Гертруда. Следующий же ребёнок, – сын, – появится лишь спустя 12 лет. Точная дата его рождения неизвестна, но крестины Иоганна-Райнера-зон-Вермеера состоялись в Новой протестантской церкви Св. Яна 31 октября 1632 г. Вся его дальнейшая жизнь, за исключением нескольких поездок, пройдёт в этом месте площадью примерно 1,5 км2. 

Про то, у кого учился Вермеер, не осталось абсолютно никаких сведений. Доподлинно известно, что молодой Ян много общался и был даже дружен с Карелом Фабрициусом, работы которого он несомненно видел. А как известно, Фабрициус был одним из самых талантливых учеников Рембрандта. Учителем Вермеера, как считают некоторые искусствоведы, мог быть и Леонард Брамер, также учившийся в своё время у Рембрандта. 

В 1653 г. Вермеер становится членом гильдии Св. Луки. В этом же году он женится на Катарине Болнес. С женитьбой было всё не так просто. Во-первых, она была католичка, а он протестант. Но перед свадьбой кальвинисту Яну Вермееру потребовалось всего лишь 3 дня, чтобы стать католиком и пробыть им до конца своих дней. Во-вторых, несмотря на то, что у отца была торговля тканями, трактир и продажа картин, денег всё равно было немного, в то время как невеста была из зажиточной семьи. В-третьих, будущая тёща была дама самостоятельная и деятельная. Чего стоит лишь тот факт, что когда муж, который, как говорят, поднимал на неё руку, ей окончательно надоел, она смогла добилась развода, что по тем временам было практически немыслимо. Более того, по результатам развода ей удалось сохранить всё своё состояние. Пожалуй, она имела право считать, что её дочь достойна более выигрышной партии. Но Ян был настойчив. Не с первой попытки, но ему удалось добиться того, что мать Катарины свадьбу если и не одобрила, то, по крайней мере, не стала ей препятствовать. Однако, она настояла на разделе имущества по контракту. Вермеер любил свою жену, о чем свидетельствует не только его картины, но и тот факт, что у них успело родиться 15 детей, правда 4 из них умерли в младенчестве. 

А дальше была обычная жизнь. Со своими радостями и трудностями, успехами и потерями. Жизнь, наполненная работой, результатом которой и стало то наследие, которым мы наслаждаемся и восхищаемся сегодня.

Все стало рушиться из-за начавшейся войны с Францией. Картины стали никому не нужны. Настали трудные времена. В 1675 г. Ян Вермеер отправился в Амстердам, чтобы в очередной раз занять денег. Что произошло дальше доподлинно не известно. Но после возвращения из поездки Вермеер слег и умер у себя в мастерской буквально за несколько дней. Скорее всего причиной стал сердечный приступ. Похоронили его 15 декабря 1675 г. в Старой церкви как католика. Место в склепе уже давно заранее предусмотрительно было выкуплено тёшей. Денег на плиту не было, а потом место его захоронения оказалось забыто.

Практически сразу будет забыт и сам Вермеер. Это забвение растянется  на долгих 200 лет, пока его рапботы не окажутся открытыми заново благодаря Теофилю Торе Бурже. Но это уже другая история.

Так в чем же секрет его гениальности? Начинал он, как и положено, с работ на мифологические и религиозные сюжеты, но очень быстро отошёл от этих тем. Есть у него и два пейзажа, настолько великолепных, что благодаря именно одному из них Вермеер был открыт заново. Но всё-таки в первую очередь он был художником света и мгновения полного покоя, воцарившегося в женской душе пусть даже и на очень короткое время. Именно вот это ощущение я бы хотела более внимательно рассмотреть на примере его картины «Молочница», которая одна из немногих была признана шедевром и по-достоинству оценена ещё при его жизни.

Что же мы видим на этой работе, представляющей собой яркий образец жанровой живописи? Композиция довольно проста. Женщина, уже, пожалуй, достигшая самого расцвета своих сил, служанка, стоит у стола в скромно меблированном помещении, скорее всего в кухне. Стены здесь довольно грубо выкрашены белой краской, в стене торчит пара гвоздей, виден след и ещё от одного уже выпавшего их собрата. Перед ней стол, покрытый простой, вылинявшей от многочисленных стирок скатертью. На столе на переднем плане в плетеной корзинке лежит хлеб, чуть дальше на столе ещё куски разломленной булки, между ними лежит кусок ярко-синей ткани в тон переднику молочницы. Дальше стоит синий глазурованный кувшин и еще один широкий глиняный сосуд с двумя ручками. В него молочница переливается молоко из кувшина, который она держит в руках. Сбоку окно, откуда струится свет. На заднем плане на стене висит плетёная корзина, за ней медная лампа (?), на полу стоит маленькая печка-грелка, в которой теплятся угли. Вот и всё. Во время исследования картины при помощи рентгена удалось выяснить, что изначально на стене был размещён ещё один предмет, возможно карта. Но всё-таки автор решил оставить стену просто белой. Возможно, чтобы не перегружать картину лишними смыслами, а возможно, что именно так на белой стене ему было интереснее попробовать отобразить всё многообразие цветов, которые даёт игра дневного света, льющегося из окна, и тени помещения.

Но почему же Вермеер признан гением, а эта его работа считается шедевром? Давайте попробуем разобраться. Гениальными художниками принято считать тех, кто смог сказать новое слово в истории живописи. Именно таким словом со стороны Вермеера стала его манера письма. Работал он очень небыстро, создавая за год примерно 2 картины. Но ему удавалось передать удивительный эффект мягкой ворсистости ковра или холодного шелеста шелковой ткани, нежной шероховатости деревянной мебели или, как в данном случае, воздушной мягкости свежеиспеченного хлеба. Каким образом добивался он подобного ощущения? А дело в том, что пишет он очень мелкими мазками, а иногда просто точками. Макает кисть в краску и ставит точку. Точки же, сливаясь, создают очень живое ощущение фактуры. Настолько живое, что кажется ещё немного и можно будет почувствовать запах этого свежего, только что разломленного на куски хлеба. А иногда они создают ещё один поразительный по своей силе эффект мелко-мелко искрящегося отраженного света. До него так не делал никто. И ещё интересный нюанс. Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что с одной стороны, той, что расположена дальше от окна, фигура женщины обведена тоненькой белой линией. Словно свет, идущий из окна, вырываясь из её тени максимально концентрируется, отражаясь от белой стены. И это создает дополнительный объем в картине.

К слову о цвете и свете. В этой картине мы видим уже полностью сформировавшуюся излюбленную цветовую гамму Вермеера. Ведущую скрипку играет лазорево-синий, ему аккомпанирует охристо-желтый. Всё остальное выступает обрамлением данной ведущей пары. Можно только догадываться, насколько Вермеер был увлечён этой своей молочницей, если только на фартук он потратил весьма значительную сумму. Ведь известно, что такой цвет краски получали из ляпис-лазури и стоила она дорого. Кроме этого роскошного фартука на ней надета тёмно-красная юбка, как я уже и говорила, охристо-желтая кофта, белый чепчик. Ткань кофты кажется чуть грубоватой, но тёплой. Рукава закатаны по локоть и мы видим следы загара на руках там, где обычно кожа остаётся открытой. В северных широтах так можно загореть разве что к августу. Да и маленькая переносная печка, что стоит на полу позади женщины, ясно говорит о том, что утра уже стали прохладными. Так что за окном скорее всего конец лета, пятое время года. В природе к этому моменту уже всё отцвело, созрело и выросло, но до первых холодов ещё есть немного времени. В этот момент жизнь словно берет паузу, замирает и отдыхает в тихом нежном спокойном безвременьи. Не так ли и эта женщина замерла в мгновении покоя внутреннего равновесия? Она уже немолода, особенно по меркам того времени. Ёе фигура успела приобрести плотность и весомость, а кожа на руках выдает проведенные за физической работой годы. Лицо не отличается особой миловидностью и утонченностью, но чувство спокойной уверенности и полной гармонии с собой, – вот именно то, на мой взгляд, что так очаровывает в ней художника, что делает её такой привлекательной для зрителя.

Но в жизни покой не бывает абсолютным. Вот и здесь есть движение. Тонкая струйка молока перетекает из кувшина в кувшин. Точно так же, как течёт наша жизнь. Точно так же, как течёт время. Не потому ли когда смотришь на белую струйку кажется, что молоко это будет течь вечно…